Ольга Николаевна въехала на шоссе, обгоняя крестьянские подводы. Зазябшие мужики, согреваясь ходьбой и похлопывая руками в больших кожаных рукавицах, шли возле своих саней, подгоняя заиндевевших лохматых лошадок, везших в город продажный овес.

— Тоже к празднику кое-что купить надо, — заметил кучер Родивоныч, — везут овес продавать.

— Ишь, Ивановна корову ведет в город продавать, — продолжал вслух рассуждать Родивоныч, — не осилила зиму прокормить, корму не хватило.

—  Это вдова? — спросила Ольга Николаевна.

—   Да; Сидор, ея муж, летось чахоткой умер, трое малых детей осталось.

Ольга Николаевна ощупала в мешке кошелек. Она взяла сто рублей для подарков и покупок к праздникам и для елки, и ей стало неловко и скучно на душе.

—   Стой, Родивоныч, — сказала вдруг она. Подвода с коровой поровнялась с санями Ольги Николаевны.

—      Ивановна, подойди, ты ведешь корову продавать? — спросила она.

—  Что делать, Ольга Николаевна, — кормить нечем.

—   Не продавай корову, вот тебе, — сказала Ольга Николаевна, достав на морозе окоченевшими пальцами кошелек и подавая Ивановне 25-рублевую бумажку.

— Бери же, Ивановна, и поезжай домой, к детям; это тебе мой подарок к празднику, — прибавила Ольга Николаевна, пряча кошелек и руки в муфту, — Ну, поехали, — обратилась она к Родивонычу.

— И это радость моей душе к празднику, — тихо прошептала Ольга Николаевна и вспомнила, как на-днях старая няня подала нищему монетку и, отходя, перекрестилась.

Один обоз обогнали, поровнялись с другим. К одним из саней привязана была лохматая корова; в санях сидела баба Ивановна в своем плохом, стареньком полушубке и рваном платке на голове совсем закоченела от удивления, радости и холода не могла сказать ни слова. Когда она наконец собралась поблагодарить барыню, та уже далеко отъехала на своей гнедой тройке, и Ивановна, перекрестившись, поблагодарила Бога. Она завязала в уголок платка 25-рублевую бумажку и, повернув лошадь, поехала домой, раздумывая о том, какая будет дома радость ребятам. Они так плакали сегодня утром, когда провожали свою корову.

Ольга Николаевна, приехав в город, обогрелась в знакомой лавке, где толпа народа закупала разную провизию к праздникам, и заказала суетившимся приказчикам покупки. Она сняла свою вторую шубу, велела отпрячь гнедых и дать им корму. Потом она пошла в игрушечную лавку Сушкина. Молодой приказчик Саша очень старательно кланялся богатой покупщице и стал показывать игрушки. Долго выбирала Ольга Николаевна разные игрушки: куклу, посуду, инструменты, декалкомании и наклейки, — каждому ребенку, что он любит. Илюша любил лошадей, ему купили конюшню со стойлами и лошадками в них; потом инструменты, и ружье, которое стреляло и пробкой и горохом. Маленькой Маше купили двух кукол и тележку; Леле — часы с цепочкой, кувыркающихся паяцов и органчик с музыкой. Сережа был серьезный мальчик, и ему Ольга Николаевна купила альбом, много декалкоманий и наклеек, еще настоящий ножик, в котором было девять разных инструментов: подпилок, отвертка, шило, ножницы, штопор и проч. Кроме того, была выписана из Москвы книга о птицах. Черноглазой Тане Ольга Николаевна выбрала настоящий чайный сервиз с розовыми цветочками, лото с картинками, и еще красивый рабочий ящик, в который положили ножницы, катушки, иголки, ленточки, крючки, пуговицы, — все, что нужно для работы, — и хорошенький серебряный наперсток с красным камешком на дне.

— Ну, слава Богу, всем выбрала, — сказала Ольга Николаевна; — теперь, Саша, давайте мне разных игрушек для ребят и всяких украшений на елку.

Саша принес большой коробок и в него стали класть хлопушки, картонажи, фонари, восковые свечи, блестящие вещицы, бусы и проч. Для подарков же ребятам Ольга Николаевна спросила лошадок и кукол. Надо было выбирать игрушки и своим детям и ребятам попроще и подешевле; 25 рублей были отданы Ивановне и надо было теперь поменьше тратить денег. Она выбрала 30 маленьких лошадок на колесиках и  спросила кукол.

—     Ну, теперь дайте мне недорогих раздетых кукол.

—  Таких нет-с, — ответил Саша.

—     Не может быть. А, здравствуйте, Николай Иванович, — поздоровалась Ольга Николаевна с входившим в лавку хозяином, её старым знакомым.

—  Наше вам почтение, — ответил старичок.

—     Вот спрашиваю, нет ли кукол, дети мои их будут сами одевать; нам для ребят и девочек крестьянских их много надо.

—       Да ты покажи, Саша, скелетцев-то барыне, может, понравятся.

—  Знаю, что не понравятся, — презрительно сказал Саша. — Не господский товар. Да для деревни разве сойдет…

И Саша выдвинул ящик и забрал в обе руки целую горсть раздетых деревянных кукол, которых он презрительно называл скелетцами. Скелетцы засуетились, яркий свет лампы осветил их лица и черные глянцевитые головки. Им стало весело, светло, просторно. В ящике лежать уже надоело, и скелетцы очень желали, чтобы их купили и оживили. Ольга Николаевна сосчитала и купила все сорок штук.

— Ну, теперь все, — сказала она. — Пишите счет, а я пойду пока покупать орехи, конфеты, пряники, яблоки и разные сладости. Потом зайду к вам за игрушками и заплачу деньги.

Проворный, плутоватый Саша принялся все укладывать, наложил два полных короба, а скелетцев опять стиснул, завернул в толстую серую бумагу, завязал веревкой и швырнул на короб.

Ольга Николаевна, кончив все дела, и забрав покупки, наконец собралась домой.

… Обед прошел тихо. Ольга Николаевна рассказала, как съездила в город, пожаловалась на холод и сказала девочкам, что после обеда надо выбрать лоскутки и начать одевать скелетцев.

—  Какие скелетцы? — спросила Таня смеясь.

—  А это такие куколки, приказчик Саша их назвал скелетцами. Ты увидишь. Они лежали в игрушечной лавке в ящике, их не показывали, а я их открыла и вывела на свет. Мы так их нарядим, что просто чудо.

После обеда принесли обогревшихся скелетцев и сразу высыпали на большой стол.

— Какое безобразие! — сказал отец. — Да это Бог знает какая дрянь. Какие-то уроды. Только портить вкус детей таким безобразием, — ворчал отец и сел читать газету.

—   Погоди, когда мы их нарядим, не будет дурно, — сказала мать.

—   Ха-ха-ха, — смеялась Таня. — Ноги-то какие, точно палочки с розовыми башмачками…

—     А этот курносый, голова черная блестит, лицо глупое и краска клейкая какая, фу!.. — брезгливо заметил Сережа.

—   Ну, пляшите, мертвецы, — говорил Илюша, взяв двух кукол и заставляя их прыгать.

—    Give me one, — просила крошка Маша, протягивая свои худые беленькие ручки.

Скелетцы были очень счастливы. Им было тепло, светло и радостно с детьми. Они спали мертвым сном в темном ящике игрушечной лавки, им было холодно и скучно. И вот они были призваны к жизни. Их деревянные маленькие тельца стали отогреваться и оживать, их хотели наряжать и они будут стоять на елке на большом круглом столе, посреди которого будет маленькая елка со свечами и украшениями. Как весело!

— Ну, девочки, пойдемте выбирать лоскутки, — звала Ольга Николаевна Таню и Машу. В спальне она выдвинула нижний комод и достала несколько узелков с лоскутками. Чего, чего там не было! Вот остаток от Таниного красного платья; а вот полосатенький лоскуток от русских панталон Илюши; кусочки лент от шляпы мама, бархат, остаточки от голубой шелковой подушечки и проч. и проч. Таня и Маша, две настоящие маленькие женщины, возились в лоскутках с большим увлечением. Они набрали целый узелок тряпочек и побежали в залу.

Началась кройка, примерка; сочиняли для скелетцев всякие костюмы. Мисс Ханна, Ольга Николаевна, няня, которую позвали помогать, Таня, — все принялись за работу. Таня сшивала и рубила юбочки и рукава, мисс Ханна и няня шили для мальчиков рубашечки, куртки и панталончики, а Ольга Николаевна делала шапочки, шляпки и разные украшения.

Первого, самого хорошенького скелетца одели ангелом. Пышная, белая кисейная рубашечка, на голове венчик из золотой бумаги, а за деревянной спинкой два кисейных, натянутых на тонкий каркас, крылышка.

— Какая прелесть! — умильно любовалась Таня, взяв из рук матери куколку. — Ах, мама, какой миленький ангелок, кому-то он достанется!

И Таня, полюбовавшись нарядным скелетцем, бережно поставила его в сторону.

— А няня-то какого мужика одела, чудо! — кричал Илюша, поднимая куколку в красной рубашке и черной круглой шапочке.

Затейщица Таня сделала турку в белой чалме с красным донышком. Турке наклеили усы и бороду, сделали длинный, пестрый кафтан и широкие шаровары.

Потом нарядили еще скелетца офицером в золотых эполетах и с саблей из серебряной бумаги.

Были наряжены и кормилица в кокошнике, и старушка с белыми волосами из ваты, и цыганка в красной шали через плечо, и танцовщица в коротенькой юбочке с цветочками на голове, и два солдатика в синем и красном мундирах, и паяц с острой шапкой, на конце которой был пришит бубенчик. Был и повар весь в белом, и ребеночек в чепчике, и царь в золотой короне.

Работа шла весело и быстро. Из безобразных голых скелетиков все больше и больше оживали красивые, пестрые, нарядные куколки. Очень хороша была царица. Ольга Николаевна вырезала ей из золотой бумаги корону, сделала длинное бархатное платье, а в деревянную ручку сунула маленький веер.

Дети были в восторге от скелетцев. Три вечера под ряд шла работа, и все сорок штук были готовы и стояли рядами на столе, представляя из себя самую пеструю, красивую толпу.

Смелая Таня сбегала за отцом и привела его в залу.

—   Смотри, папа, разве теперь это дрянь?

—   Неужели это те уродцы, которые привезла мама. Не может быть! Да ведь это прелесть что такое!

—   То-то, папа, ты нас похвали, мы три дня работали.

—   Ну, оживили вы этих деревянных мертвецов. Целый народ, да еще красивый, нарядный народ!

Дети были в восторге, что сам папа похвалил скелетцев, и на следующий день пошла другая работа. Начали золотить орехи, делать цветы, клеить коробочки, а кукол убрали в шкап.

Ожившие скелетцы уже не скучали. Собравшись в просторном шкапу, одетые, нарядные, они терпеливо ждали елки, и весело проводили время в шкапу среди других игрушек: зверей, картонажей, и прочих красивых вещей.

Кисточками мы обмазывали грецкий орех, потом клали его на золотую бумажку и осторожно, едва касаясь ее пальцами, прилепляли бумажку к ореху.

Готовые орехи клались на блюдо и потом, когда они высыхали, к ним булавкой прикалывалась розовая ленточка в виде петли так, чтобы за эту петлю вешать орех на елку. Это была самая трудная работа: надо было найти в орехе то место, в которое свободно входила бы булавка, и надо было ее всю всунуть в орех. Часто булавка гнулась, не войдя в орех до головки, часто кололись пальцы, иногда плохо захватывалась ленточка и, не выдерживая тяжести ореха, выщипывалась и обрывалась.